Архитекторы выступили за обмен культурами

Москва - город, где уместна любая архитектура, но иностранные зодчие должны относиться с уважением к существующему контексту. К такому выводы пришли эксперты, принявшие участие в дискуссии “Что иностранные архитекторы могут привнести в контекст Москвы сегодня?”. Впрочем, прозвучало и мнение, что в Москве вообще нет контекста: российская столица мозаичный, эклектичный город, поэтому архитекторам следует рассматривать контекст территории, прилегающей к их проекту, а не города в целом.

Примеров смелых и ярких проектов, разработанных иностранными архитекторами, но так и не реализованных в Москве, немало - необычные модернистские объекты вступали в противоречие со сложившейся застройкой. “Существует теория, как надо вписывать новые здания в контекст: надо уважать масштаб, размер, пропорции, ритм, строительный материал, свет, и, наконец, размер окон. Если не попасть в размер окон, будет взорвана вся улица”, - объясняет историк архитектуры Наталья Душкина.

Как раз об этом - о культуре работы с пропорцией окна к стене, культуре наполнения первых этажей зданий, культуре работы с фронтом улицы - по ходу дискуссии много рассуждал декан Йельской школы архитектуры Роберт Стерн. Его архитектурный стиль характеризует преемственность традиций. Журнал Vanity Fair называет Стерна “звездой традиционализма”, а сам архитектор говорит о своем стиле, как о “современном классицизме”, подчеркивая значение традиций и наследия городов, в которых работает.

Роберт Стерн - основоположник “контекстного” движения, выступающего за традиционный город, и один из “пятерки” анти-модернистов, которым небезразличны как связь с историей места, так и визуальное соответствие проекта окружающим постройкам. Стерн приехал в Москву, чтобы представить свой первый проект в России – жилого комплекса Barkli Residence, идея которого основана на исторических параллелях между Москвой и Нью-Йорком. Он восторгается сталинской архитектурой. Одну из “семи сестер” - так Стерн называет знаменитые московские высотки - здание гостиницы “Украина” он вспоминал, работая над проектом жилого комплекса 15 Central Park West в Нью Йорке. “В нем теперь живут все ваши соотечественники”, - заметил он.

Со строительством первого дома американского архитектора Роберта Стерна в Москве - жилого комплекса Barkli Residence - возобновится архитектурный диалог Москвы и Нью-Йорка, начавшийся в 40-е и 50-е годы прошлого века. Работая над проектом, Стерн изучал опыт советского архитектора Вячеслава Олтаржевского. А тот, в свою очередь, в 1924-1935 гг. был командирован в США для ознакомления с современными строительными технологиями, работал на высотном строительстве в Нью-Йорке. По возвращении на родину, Олтаржевский создавал проекты сталинских высоток.

По словам Натальи Душкиной, в России нужно жить долго, чтобы понять, как можно и нужно строить, что можно привнести, что нельзя. Иностранные архитекторы, создавшие российские национальные ценности, ассимилировались, многие из них умерли в России. То, что процессы глобализации позволяют архитекторам создавать проект, даже не приезжая на место, эксперт считает неправильным. Доказательством тому может служить проект архитектора Роба Крие в центре Тбилиси, который вошел в противодействие со зданием, построенным по проекту Алексея Щусева. “Бывать на площадке, смотреть ее, проходить пешком - очень важно”, - согласен с ней главный архитектор Москвы Сергей Кузнецов. “Что касается работы западных архитекторов, очень точное замечание, необходимо, чтобы люди тут жили. Но мы живем в другое время, и сегодня, российские архитекторы перемещаются по миру много и свободно”, - говорит он. Сергей Кузнецов выступает за культурный обмен: “То, что у улицы должен быть фронт - она не просто 

транзит, а общественное пространство - это все приходит к нам из американской и европейской урбанистической культуры”. “Мы живем в глобальном мире, и мы должны быть внимательными к окружающим условиям, но иногда ты к ним более внимателен, и понимаешь их яснее, если приходишь извне”, - резюмировал Роберт Стерн.

Проектом иностранного архитектора, который не вписывается в контекст Москвы, Наталья Душкина считает розовый небоскреб Эрика ван Эгераата в Москва-Сити. “Розовый апельсин, красный куб, черный квадрат - все, что угодно можно поставить на московских улицах и лет через пятьдесят это будет восприниматься как наследие”, - такой точки зрения придерживаются многие девелоперы, по мнению Валерии Мозгановой, руководителя проекта “Недвижимость” на радио Business FM. Примеров, когда делается новое, не сочетающееся с окружающей застройкой особенно много на окраине, говорит она. Проект Barkli Residence эксперт называет “золотой серединой”. “Здесь точно нет речи об архитектурной агрессии”, - говорит она.

Архитектор Николай Лызлов считает переменчивость главной спецификой московского контекста. По его словам, московский контекст, как мощный желудок, выдерживает огромное количество исключений, всех их переваривает и адаптирует. Поэтому, считает эксперт, любое новое движение, включение в московском метаболизме не просто допустимо - оно необходимо.Архитекторы выступили за обмен культурами в рамках дискуссии за круглым столом с Робертом Стерном.

Москва - город, где уместна любая архитектура, но иностранные зодчие должны относиться с уважением к существующему контексту. К такому выводы пришли эксперты, принявшие участие в дискуссии “Что иностранные архитекторы могут привнести в контекст Москвы сегодня?”. Впрочем, прозвучало и мнение, что в Москве вообще нет контекста: российская столица мозаичный, эклектичный город, поэтому архитекторам следует рассматривать контекст территории, прилегающей к их проекту, а не города в целом. Примеров смелых и ярких проектов, разработанных иностранными архитекторами,  но так и не реализованных в Москве, немало - необычные модернистские объекты вступали в противоречие со сложившейся застройкой.  “Существует теория, как надо вписывать новые здания в контекст: надо уважать масштаб, размер, пропорции, ритм, строительный материал, свет, и, наконец, размер окон. Если не попасть в размер окон, будет взорвана вся улица”, - объясняет историк архитектуры Наталья Душкина. Как раз об этом - о культуре работы с пропорцией окна к стене, культуре наполнения первых этажей зданий, культуре работы с фронтом улицы - по ходу дискуссии много рассуждал декан Йельской школы архитектуры Роберт Стерн. Его архитектурный стиль характеризует преемственность традиций. Журнал Vanity Fair называет Стерна “звездой традиционализма”, а сам архитектор говорит о своем стиле, как о “современном классицизме”, подчеркивая значение традиций и наследия городов, в которых работает. Роберт Стерн - основоположник “контекстного” движения, выступающего за традиционный город, и один из “пятерки” анти-модернистов, которым небезразличны как связь с историей места, так и визуальное соответствие проекта окружающим постройкам.

Стерн приехал в Москву, чтобы представить свой первый проект в России – жилого комплекса Barkli Residence, идея которого основана на исторических параллелях между Москвой и Нью-Йорком. Он восторгается сталинской архитектурой. Одну из “семи сестер” - так Стерн называет знаменитые московские высотки - здание гостиницы “Украина” он вспоминал, работая над проектом жилого комплекса 15 Central Park West в Нью Йорке. “В нем теперь живут все ваши соотечественники”, - заметил он. Со строительством первого дома американского архитектора Роберта Стерна в Москве - жилого комплекса Barkli Residence - возобновится архитектурный диалог Москвы и Нью-Йорка, начавшийся в 40-е и 50-е годы прошлого века.  Работая над проектом, Стерн изучал опыт советского архитектора Вячеслава Олтаржевского. А тот, в свою очередь, в 1924-1935 гг. был командирован в США для ознакомления с современными строительными технологиями, работал на высотном строительстве в Нью-Йорке.  По возвращении на родину, Олтаржевский создавал проекты сталинских высоток.

По словам Натальи Душкиной, в России нужно жить долго, чтобы понять, как можно и нужно строить, что можно привнести, что нельзя. Иностранные архитекторы, создавшие российские национальные ценности, ассимилировались, многие из них умерли в России. То, что процессы глобализации позволяют архитекторам создавать проект, даже не приезжая на место, эксперт считает неправильным. Доказательством тому может служить проект архитектора Роба Крие в центре Тбилиси, который вошел в противодействие со зданием, построенным по проекту Алексея Щусева. “Бывать на площадке, смотреть ее, проходить пешком - очень важно”, - согласен с ней  главный архитектор Москвы Сергей Кузнецов.  “Что касается работы западных архитекторов, очень точное замечание, необходимо, чтобы люди тут жили. Но мы живем в другое время, и сегодня, российские архитекторы перемещаются по миру много и свободно”, - говорит он. Сергей Кузнецов выступает за культурный обмен: “То, что у улицы должен быть фронт - она не просто транзит, а общественное пространство - это все приходит к нам из американской и европейской урбанистической культуры”. “Мы живем в глобальном мире, и мы должны быть внимательными к окружающим условиям, но иногда ты к ним более внимателен, и понимаешь их яснее, если приходишь извне”, - резюмировал Роберт Стерн.

Проектом иностранного архитектора, который не вписывается в контекст Москвы, Наталья Душкина считает розовый небоскреб Эрика ван Эгераата в Москва-Сити. “Розовый апельсин, красный куб, черный квадрат - все, что угодно можно поставить на московских улицах и лет через пятьдесят это будет восприниматься как наследие”, - такой точки зрения придерживаются многие девелоперы, по мнению Валерии Мозгановой, руководителя проекта “Недвижимость” на радио Business FM. Примеров, когда делается новое, не сочетающееся с окружающей застройкой особенно много на окраине, говорит она. Проект Barkli Residence эксперт называет “золотой серединой”. “Здесь точно нет речи об архитектурной агрессии”, - говорит она.

Архитектор Николай Лызлов считает переменчивость главной спецификой московского контекста. По его словам, московский контекст, как мощный желудок, выдерживает огромное количество исключений, всех их переваривает и адаптирует. Поэтому, считает эксперт, любое новое движение, включение в московском метаболизме не просто допустимо - оно необходимо.